Екатерина-Августа МАРКОВА. Среди стволов
СРЕДИ СТВОЛОВ
Среди сосновых заплутав стволов,
Брела к убогому жилищу,
Уклад твой прост был и суров,
Я шла к тебе, философ нищий.
Пшено крошил у ветхого крыльца
Пернатому семейству птичьих,
И не было прекраснее лица,
Достойней нищеты величья.
Повадки ведал ты лесных зверей,
Ты видел душу в их рогатых лицах,
Что ластились смиренно у дверей
В глуши далекой от столицы.
ПЕРЕДЕЛКИНО
Начихал мой кот и наплакал
Мне когда-то судьбу оптом,
Оказался кошара оракулом,
Но не буду делиться опытом.
Через двадцать лет не восполнишь
Ту давнишнюю утрату,
Но кота добрым словом припомнишь,
Так похожего на Сократа.
Я сбиваясь читала Улисса
В ожиданье неверного мужа
И меня окружали лица
Улыбающиеся натужно.
В том писательском общежитье,
Только кот был моей опорой,
Я лечила его по наитью
От последствий инстинкта суровых.
На изломе тонувшей державы
Становились жестокими нравы.
Позабылся давнишний тот адрес
Дачных крыш леденящий абрис.
ПАМЯТИ ХУДОЖНИЦЫ
Вот и пришёл всему делу венец,
Светло-синий предзимья свет,
Кто-то жнец, кто в ду-ду игрец,
А тебя на земле нет.
Не разразится безвременья гром,
Молча станут у гроба друзья.
Наедине с равнодушьем и злом
Осталась ты. Так нельзя.
Как изменились портреты все,
Писанные тобой,
И цветы в тяжёлой своей красе,
Не ставшие твоей судьбой.
Всех нас зовёт в неизвестность труба,
В той глухоте ежедневной.
Да и, вообще, —«Что такое «судьба»?
Ни углём, ни сангиной нервной,
Не написать её, стерву.
Остались у стен полотна
Забытые бесповоротно...
БУМАЖНЫЕ ЦВЕТЫ
От речей твоих хлёстких,
Я бреду перекрёстком,
Дождь порывом окатит
Моё летнее платье.
Боже, Боже мой,
Куда идти, домой?
Над домом дым не мой,
Там топит домовой
В плетённых лапоточках...
А я дошла до точки,
Дошла уже до ручки,
До полного предела.
И дел уже не куча,
И роща поредела.
Незримый чей-то взмах
Огни зажёг в домах.
На поручнях моста
Лютует пустота.
Бумажные цветы,
С живыми спутал ты.
НАПАСТЬ
В дымчатом весеннем оперенье,
По болотной тающей тропе,
Как по компасу, по сердцебиенью
Шла в избу медовую к тебе.
Ты встречал меня библейским самоваром,
Но трубу, похоже, рано затворил,
И припахивало там слегка угаром,
Я по лесенке скрипучей без перил
Поднималась, руки холодели,
Ты Булгакова цитировал, смеясь,
А сороки оглушительно галдели,
Выдавая нашу общую напасть...